Толстой, Лев

Вы находитесь на сайте "Архив статей из ЭЕЭ и статей на еврейские темы из Википедии"

---

Версия 19:36, 23 ноября 2011

---

Эта статья была импортирована из Электронной Еврейской Энциклопедии
и еще не обработана

---



Источник:

Тип статьи: Регулярная статья

Толстой, Лев Николаевич, граф (1828, Ясная Поляна, Тульская губерния, – 1910, станция Астапово Рязанско-Уральской железной дороги), русский писатель.

Среди персонажей произведений Толстого евреев почти нет. В «Севастопольских рассказах» (1855–56) упоминаются солдаты-евреи; в «Войне и мире» (1865–69) — «австрийские жиды», в «Анне Карениной» (1876–77) князь Стива Облонский отправляется просить должность к финансисту-еврею Болгаринову (прообразом которого послужил один из братьев Поляковых, скорее всего Лазарь). В «Плодах просвещения» (1891) появляется гипнотизер Гросман, а в черновых вариантах «Воскресения» (1889–99) — политический ссыльный, «твердый, умный и мрачный еврей Вильгельмсон» (такая фамилия, однако, невозможна в еврейской антропонимике) — прообраз Симонсона в романе. Эти эпизодические персонажи и упоминания дали некоторым критикам повод утверждать, что евреи «несомненно были ему (то есть Толстому) эстетически антипатичны» (Б. Горев, «Евреи в произведениях русских писателей», М., 1917; см. в статье М. Либер).

Вероятно, Толстой познакомился с еврейским вопросом в 1880-е гг., когда углубился в изучение Ветхого завета, истории и истоков христианства. В 1882 г. он брал уроки древнееврейского языка («выучил его почти, читаю уже и понимаю») у московского раввина Ш. Минора. Когда в 1890 г. В. Соловьев по инициативе еврейского педагога и публициста Ф. М. Геца (1853–1931) попросил Толстого составить воззвание против антисемитской кампании в печати, тот поблагодарил за «случай участвовать в добром деле», но текст предложил написать Соловьеву: «Вы выразите и мои мысли». Толстой первым подписал протест, который из-за цензурного запрета был опубликован лишь в лондонской газете «Таймс» с указанием, что его подписали русские писатели во главе с Толстым.

Через год Толстой разрешил Гецу, готовившему аргументированную отповедь антисемитской публицистике — книгу «Слово подсудимому!» (СПб., 1891), — поместить в ней свои письма к автору и Соловьеву (наряду с письмами В. Соловьева, В. Короленко и Б. Чичерина; книга была конфискована цензурой). Несколько раз посетив Толстого, Гец оставил ему книги по еврейскому вопросу, в том числе и свои: «Религиозный вопрос у русских евреев» (СПб., 1881), «О характере и значении еврейской этики» (СПб., 1882), «Что такое еврейство?» (СПб., 1885). Ознакомившись с ними, Толстой записал в дневнике: «Какое отвратительное дело имярекфильство. Я сочувствовал евреям, прочтя это — стали противны».

В переписке с Гецем в 1890–94 гг. Толстой высказался подробнее: его первые впечатления отчасти изменились, он понял свою «ошибку о степени высоты требований еврейской этики», а также объяснил нежелание выступить от своего имени: «Я жалею о стеснениях, которым подвергаются евреи, считаю их не только несправедливыми и жестокими, но и безумными, но предмет этот не занимает меня исключительно... Есть много предметов более волнующих меня, чем этот. И потому я бы не мог ничего написать об этом предмете такого, что бы тронуло людей. Думаю я об еврейском вопросе то... что нравственное учение евреев и практика их жизни стоит, без сравнения, выше нравственного учения и практики жизни нашего quasi-христианского общества». Исходя из своей аксиомы о равенстве всех людей, Толстой отрицательно относился к идее избранности, которую всегда понимал как проявление национальной гордости, о чем высказывался неоднократно: «Рассуждения о миссии еврейства, обособляя еврейство, делают его отталкивающим, для меня, по крайней мере».

Советы Гецу также в духе его учения: чувство обиды, «которую терпит ваш народ», можно превозмочь «прощением и любовью к врагам». О своем отношении к юдофобству и к гонениям на евреев Толстой писал и в книге «В чем моя вера?» (1883), некоторые высказывания о еврействе содержатся в бесцензурном издании 1884 г.

В 1898 г., после публикации трактата «Религия и нравственность», Гец вновь написал Толстому. Необоснованное отождествление иудаизма с язычеством (на основании «общественного» отношения человека к миру в противовес пониманию смысла жизни «только в служении той Воле, которая произвела его» в христианской религии) оскорбило Геца, и он счел необходимым привести аргументы, опровергающие точку зрения Толстого. Не получив ответа, Гец изложил свою позицию в брошюре «Открытое письмо к графу Л. Н. Толстому» (Вильна, 1898), которую переслал в Ясную Поляну. Толстой ответил письмом «не для печати» (опубликовано в 1925 г. в Риге), настаивая на своей трактовке.

В 1890-е гг. к Толстому неоднократно обращались с просьбами выступить в защиту А. Дрейфуса (см. Дрейфуса дело). Толстой долго хранил молчание и нарушил его лишь во время суда над Э. Золя (февраль 1898 г.), когда за пределами Франции мало кто сомневался в невиновности Дрейфуса. В ряде интервью русским газетам («Курьер», «Русский листок») он заявил: «Я не знаю Дрейфуса, но я знаю многих Дрейфусов, и все они были виновны»... «Лично уверен в виновности Дрейфуса»... («Процесс Эмиля Золя...», М., 1898). Свое мнение Толстой изменил только после освобождения Дрейфуса, в период рассмотрения его кассационной жалобы. Во время беседы с французским публицистом Ж. Бурденом (март 1904 г.) Толстой заявил: «Да, да, он невиновен. Это доказано. Я читал материалы процесса. Он невиновен, опровергнуть это теперь невозможно». Но у Толстого вызывала негодование кампания, поднятая в защиту Дрейфуса: «Кто-нибудь, когда-нибудь сможет объяснить мне, почему весь мир проникся интересом к вопросу — изменил или не изменил своей родине еврей-офицер? Проблема эта имеет ничтожное значение для Франции, а для всего остального мира она совсем лишена интереса...» Особенно Толстой осуждал русских, принимавших участие в этом деле: «Нам, русским, странно заступаться за Дрейфуса, человека ни в чем не замечательного, когда у нас столько исключительно хороших людей было повешено, сослано, заключено на целую жизнь в одиночные тюрьмы».

Во время Кишиневского погрома (апрель 1903 г.; см. Кишинев) к Толстому вновь обратились как к величайшему моральному авторитету с просьбой выступить в защиту невинных жертв. Толстой участвовал в составлении протеста «против попустителей этого ужасного дела», адресованного кишиневскому городскому голове. В интервью американской газете «Норт американ ньюспэйпер» Толстой сказал, что в этом злодеянии «виновато правительство»; свое отношение к трагедии, обусловленное религиозно-нравственным мировоззрением, он выразил в письмах к Э. Линецкому и Д. Шору: «Испытал тяжелое смешанное чувство жалости к невинным жертвам зверства толпы, недоумение перед озверением этих людей, будто бы христиан... Евреям, как и всем людям, для их блага нужно одно... — поступать с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой, и бороться с правительством не насилием... а доброй жизнью» (письма Толстого опубликованы в сборнике «Кишинев», Берлин, 1903). По просьбе Шалом Алейхема Толстой участвовал в сборнике «Хилф» (Варшава, 1903), изданном в пользу жертв погрома: сказки «Ассирийский царь Асархадон», «Три вопроса», «Это ты».

В последние годы жизни Толстой задумал серию маленьких книжек о различных религиозно-нравственных учениях. В этой связи он обращался к Талмуду, в чем ему помогало немало евреев, посылавших книги, подбиравших и переводивших изречения (особенно Гец, переписка с которым возобновилась в 1909 г.). Толстой читал Талмуд в переводе Н. Переферковича, использовал несколько изречений в сборнике «Мысли мудрых людей на каждый день», «Путь жизни» и др. Его друг и последователь Д. Маковицкий зафиксировал противоречивые высказывания Толстого о Талмуде: «...трудно найти у какого-нибудь другого народа такую нелепую книгу, которая считается священной, как Талмуд»; «...в Талмуде узкое националистическое учение и ряд — величайших истин. Разумеется, того много, а этих мало». Нацеленный на поиски нравственных истин, Толстой в первую очередь выделил трактат Пиркей Авот («есть одно хорошее нравственное учение “Пирке абот”»).

Как среди учеников, последователей и единомышленников («толстовцев»), так и среди корреспондентов и «ходоков» к нему значительное число составляли евреи. Близкими друзьями Толстого были пианист А. Гольденвейзер (1875–1961), Л. Пастернак, ученик Т. Файнерман (псевдоним И. Тенеромо; 1862–1925), ставший учителем яснополянской школы (для этого он перешел в православие; Толстой был его крестным отцом и впоследствии сожалел: «Как мог я не видеть всего греха этого дела»). Позднее И. Тенеромо выпустил несколько книг и статей о Толстом: «Л. Н. Толстой о евреях» (СПб., 1908; 3-е дополнительное издание, 1910), «Живые речи Л. Н. Толстого» (Одесса, 1908); «Л. Н. Толстой о юдофобстве» («Одесские новости», 1907). Отношение Толстого и его близких к этим статьям и воспоминаниям было отрицательным. На многочисленные вопросы, которые задавали как филосемиты, так и антисемиты, не исказил ли Файнерман его слова, Толстой отвечал, что «не только исказил, а выдумал. Его книга о евреях — это поразительные выдумки». Толстой принимал деятельное участие в судьбе своего последователя В. Молочникова (1871–1936), подвергавшегося преследованиям. Учеником Толстого был С. Беленький (1877–1966) — секретарь Толстого в последний год жизни. Толстого лечил доктор И. Альтшуллер (1870–1943), домашним врачом с 1903 г. был Г. Беркенгейм (1872–1919) — «опытный врач и умный, милый человек, хорошо знающий и понимающий семейные отношения в доме Толстых» (В. Булгаков). Толстой общался с тульскими адвокатами И. Цейликманом и Б. Гольденблатом (1864 – около 1930), которые нередко защищали крестьян по его просьбе.

Многие присылали Толстому свои книги, например, И. Галант («О черте еврейской оседлости», Киев, 1910), С. Раппопорт («Народ и книга»), З. Хейфец («Самоубийство по еврейскому законодательству», Вильна, 1909). Книгу адвоката А. С. Гольденвейзера «Преступление как наказание, а наказание как преступление» (Киев, 1908), навеянную «Воскресением», Толстой очень высоко ценил. В 1893 г. дочь митавского раввина Е. Пухер (Гиршберг) прислала Толстому рукопись «Ее Крейцерова соната. Дневник госпожи Позднышевой». Толстой написал ей, что повесть «очень интересна и хорошо написана. Многие черты... верно отмечены» (книга издавалась несколько раз и имела успех).

Идеи Толстого оказали сильное влияние на мировоззрение деятелей сионизма, в особенности на взгляды халуцим второй алии (А. Д. Гордон, А. З. Рабинович, И. Трумпельдор, Э. Шохат /1874–1971/, Н. Ховши /Френкель; 1889–1980/ и др.) и стали одним из элементов идеологии партии hа-Поэл hа-цаир и поселенческих движений Хевер hа-квуцот (см. Киббуцное движение) и Тнуат hа-мошавим (см. Мошав).

На творчестве Толстого было воспитано целое поколение писателей-реалистов идиш литературы и иврит новой литературы. С конца 19 в. произведения Толстого переводились на идиш и иврит (например, «Война и мир» в переводе И. Э. Тривуша, 1921–24; перевод Леи Гольдберг, 1953).

С творческим наследием Толстого связана легенда. В 1908 г. в варшавском еженедельнике на идиш «Театр велт» за подписью Толстого была опубликована апологетическая статья «Что такое еврей?», впоследствии перепечатанная в других изданиях. Хотя в 1931 г. в парижском «Рассвете» было указано, что это статья Г. Гутмана, опубликованная в «Еврейской библиотеке» (СПб., 1871, т. 1), во «Всеобщей еврейской энциклопедии» (английский язык, Н.-Й., 1943, т. 10), утверждалось, что текст принадлежит Толстому. Появление этого апокрифа свидетельствует о том, что евреи относились к Толстому как к «совести мира», «учителю морали и жизни».

В год столетия со дня рождения Толстого о нем много писала еврейская пресса. В «Рассвете» в 1928–31 гг. шла бурная дискуссия об отношении Толстого к евреям, в которой очень горячо выступал Л. Барац (псевдоним Л. Германов), писавший о «безучастности» отношения Толстого, «чисто теоретическом и метафизическом выражении солидарности». Ему возражал М. Осоргин, «в защиту» Толстого прислал письмо в редакцию В. Булгаков. Л. Барац, подводя итоги в отдельной книге (1961), так и оставил «мучительный вопрос» открытым, «истинные причины» отношения Толстого — необъясненными.

Толстой видел евреев преимущественно сквозь призму своих взглядов и учения и выразил это в письмах Гецу и другим евреям, например, петербургскому врачу Н. Ботвиннику (1898): «Вы пишете: не будем ли мы виноваты перед своей нацией, если мы, минуя национальность, внушим нашим детям одни общечеловеческие идеалы? Я думаю, что мы будем страшно виноваты перед своей совестью и Богом, если мы не внушим этого. Все несчастие евреев происходит оттого, что они не хотят понять этого. И, казалось бы, евреям-то и не следовало бы делать эту ошибку. Их мессия, имеющий соединить людей, находится впереди, а не назади. И соединить людей может не бессмысленная в наше время басня о сотворении мира и избранном народе и не постановления талмуда и т. п., а безразличная братская любовь ко всем людям...» Аналогичные высказывания зафиксированы Д. Маковицким, В. Булгаковым и другими: «Я против ограничений в школах, против черты оседлости. Весь народ, живущий на земле, имеет право жить там, где хочет». По свидетельству В. Булгакова, Толстого огорчали антисемитские настроения Д. Маковицкого, которого он убеждал «стараться самому исправиться от этого недоброжелательного чувства», то же советовал и своим корреспондентам-антисемитам (например, помещице Э. Стамо). Как уже упоминалось, Толстой воспринимал идею избранности сугубо отрицательно. По этой же причине он не сочувствовал и сионизму, «поддерживающему еврейскую исключительность и догматизм», но симпатизировал территориализму. «И что значит слово еврей? Для меня оно совершенно непонятно. Я знаю только, что есть люди».

Уведомление: Предварительной основой данной статьи была статья ТОЛСТОЙ Лев Николаевич в ЭЕЭ